Новость о том, что у него есть брат и, главное, этот брат — настоятель квенидирского храма Небес и Бездны, человек, который стоит на пути к выполнению королевского задания, выбила всех из колеи. Ламан — тот вообще сгоряча обвинил Калена, что он промолчал нарочно, ради того чтобы выставить генерала дураком. Этого бы не случилось, если бы кто-нибудь додумался узнать фамилию настоятеля, но никому это и в голову не пришло. Жрецы, принимая сан, теряли родовое имя, отныне их «отцами» считались боги, чьей воле они подчинялись, братьями — другие жрецы, а сыновьями и дочерьми — все кинамцы. Трудно было представить, и что кто-то из отряда не сообщит о своих родственниках среди влиятельных людей Квенидира. Но это произошло — и причины этого никто не знал, а Кален продолжал молчать как рыба и погружаться в себя при каждом вопросе о Мирране.
Такое поведение командира разрывало Сони изнутри. Он ничего не понимал, поэтому и убедил отряд не спешить расходиться при возвращении в замок. Он должен был выяснить, что происходит. Мирран был Калену не кем-то там, сбоку припека, седьмая вода на киселе, а родным братом. Таким, каким для Сони был Дженти.
— Ты что, смиришься с приказом убить кровного брата? — не выдержал он.
— Такой приказ еще не отдан, — возразил Кален.
— Ламан наверняка его отдаст! Ты разве не видел его в храме? Он был готов придушить Миррана!
Кален упер в Сони утомленный взгляд. В нем не было ни злости, ни возмущения, ни каких-то других чувств — только бесконечная усталость. Это было так не похоже на командира, что у Сони защемило в груди.
В этом проклятом городе с самого начала все было не так. Таннес, который не мог не знать о када-ра и почему-то привел сюда свои отряды; жители, которые не покидали Квенидир, невзирая на неизбежное превращение в живых мертвецов; сумасшедший жрец, который убедил огромное количество людей в том, что не нужно пытаться спастись, нужно только молиться; и теперь Кален, который оказался братом настоятеля с поехавшей крышей и напрочь отказывался на него влиять.
Похоже, жрецы, вопившие о начале конца света с пришествием када-ра, были все-таки правы. В Квенидире Небеса точно смешивались с Бездной.
— Не понимаю, чего ты от меня хочешь? — спросил Кален.
— Хочу, чтобы ты не допустил этого убийства!
— Каким, интересно, образом?
— Это же неправильно, Кален, — наконец подал голос Сех. — Ты ведь не убьешь своего брата?
Он не утверждал, он задавал вопрос. В его голосе чувствовалось неверие в то, что Кален — идеальный, с его точки зрения, командир — был способен равнодушно отнестись к убийству брата, тем более собственными руками.
Сони тоже в это не верил. Далеко не у всех братьев и сестер создавалось такое единодушие, как у него с Дженти, да и их, честно говоря, сложно было назвать прекрасным примером родственных отношений — мальчишками они изрядно поколачивали друг друга, особенно до того, как сожгли родителей на погребальных кострах. Но даже если Мирран осмеливался швыряться обвинениями в совращениях и убийстве, что, покорно соглашаться с его смертью, что ли?
Кален нахмурился.
— Вы оба слышите, что говорите, или у вас разум окончательно помутился? Мало того что вы предлагаете мне, своему командиру, которому должны беспрекословно подчиняться, нарушить еще не отданный приказ, вы вдобавок возомнили о себе, будто лучше генерала знаете, как спасти квенидирцев?
Сех, собирающийся что-то сказать, испуганно захлопнул челюсть. Мысль о том, чтобы перечить командиру, после Могареда внушала ему ужас. Однако Сони прикусывать язык не собирался. Пусть его накажут, высекут, в яму посадят голым на морозе — да что угодно, просто так он этого не оставит.
— Не передергивай. Мы не уговариваем тебя нарушать приказы и уж точно не будем советовать Ламану, как поступить. Я только не понимаю, почему ты не попытался ничего сделать. Мирран же твой брат! Почему ты ничего ему не сказал? Разве он не послушал бы тебя? Может быть, если бы вы поговорили, то не было бы этой ссоры в храме, а Ламан по дороге в замок не клялся, что он настоятеля на куски порежет и свиньям скормит!
Кален невесело усмехнулся.
— В храме у тебя, видно, уши пробками заложило. Мирран не считает меня своим братом, и он никогда не прислушается ко мне. Пожалуй, я единственный человек на свете, которого он ненавидит. Пытаться поговорить с ним бессмысленно.
— Что между вами случилось? — Виньес прервался, закашлявшись, и потрогал свой лоб. Щеки у мага нездорово горели. Наверняка у него был жар, но мчаться в замок, к лекарям, он не торопился. — Ты не думай, что я, как обычно, строю из себя самого умного, но, может, Сони прав и есть возможность решить проблему мирным путем? У меня сложилось впечатление, что подкупить Миррана не выйдет. Время на исходе, и если Ламан не найдет другого способа заставить настоятеля изменить мнение, а ты знаешь этот способ, но по какой-то причине упрямишься, то Квенидир зальется кровью. Причем не по вине када-ра. Почему ты не хочешь пойти и поговорить с Мирраном?
Командир исподлобья глянул на старого друга. «Предатель», — читалось в его взгляде.
— Кален! — Сони был готов завыть. — Что за склока такая между вами была, что она важнее человеческих жизней?
— Не склока. Несколько человеческих жизней и были: женщины, которую любил мой брат, и ребенка, который мог бы быть его, но стал моим. Хотите услышать, почему отправлять меня к Миррану — это очень плохая идея? Ладно, я расскажу. Наверное, вам стоит знать эту грязную историю. Может быть, когда-нибудь мой пример удержит вас от подобного поступка.