Настоятель вздохнул.
— Моя королева, я чувствую и ваше напряжение. Кажется, вы неправильно истолковали мои намерения.
— И какие же они у вас? Наверное, самые благие?
— Не могу одобрить ваш сарказм, — сухо ответил он, усаживаясь на оббитую бархатом скамью. — Я не выпытывал из жреца Паньерда его исповедь. Он пришел ко мне сам, поздней ночью, мучимый виной, потому что видел во мне человека, который способен избавить его от страданий и сомнений.
— И как, у вас получилось?
— Судить будут боги, — скромно произнес Мирран. — Из его слов я понял, что могу помочь и вам, моя королева…
Чтобы не съязвить, Невеньен впилась ногтями в предплечья, спрятав это под широкими рукавами тонкосуконного платья. Интересно, как настоятель мог ей помочь? Вынудить исповедоваться и тем самым выдать оставшиеся секреты? Пробудить муки совести, которых нет и которых не может быть, потому что Невеньен в тот раз поступила единственно правильным способом? Или Мирран хочет «помочь», подкупив глашатаев, чтобы они вопили о королеве-еретичке и погибшей Дочери Цветка на каждом углу?
С каждой подобной мыслью ногти вонзались все глубже, пока Невеньен чуть не застонала от боли. В этот момент она осознала, что боится. Не за свою жизнь, не за трон, а за то, что Мирран откажется молчать. Он не был плохим человеком, но, чтобы не дать толчок новой череде кровавых убийств, которые неизбежны во время восстания, ей придется убрать и его, и всех, кому он мог рассказать о Дочери Цветка. Необходимо будет разобраться и с Паньердом, если не может держать язык за зубами. Невеньен стиснула зубы. Столько крови на ее руках… Святой Порядок, лишь бы ей удалось убедить Миррана оставить все это между ними! Но чтобы добиться этого, нельзя было демонстрировать характер и поддаваться гневу. Ей надо было стать похожей на Тьера, который сбивал собеседников с толку своей неэмоциональностью.
Удивительно, но мысль о старом советнике, в отличие от того, что случилось полчаса назад во дворе, придала ей сил.
— Единственный способ, которым вы можете помочь, настоятель Мирран, это сделать вид, как будто исповеди наставника Паньерда никогда не было, — сказала она. — Могу представить, в какой шок привела вас новость о не слишком возвышенном происхождении Дочери Цветка, но вы должны видеть, к чему приведет обнародование этого факта. Прольется кровь, настоятель. Много крови. Подумайте об этом.
— Обнародование? Шок? — Мирран неожиданно улыбнулся. — Теперь мне ясно, каков ход ваших мыслей и чего вы опасаетесь. Как говорил Глашатай воли Небес Ксайтен из Мираны, читайте знаки богов сами, а не слушайте, что о них кричат безумцы… В суждениях обо мне вы предпочли опираться не на собственные наблюдения, а на предвзятое мнение некоторых ваших приближенных. Если я уговаривал прихожан в Квенидире не покидать храм, то это значит, что я оголтелый фанатик, который слепо верит во всесилие защищающих нас богов.
Да, пожалуй, на оголтелого фанатика он похож не был. На рассудительного — но все равно фанатика. Эту мысль Невеньен придержала при себе.
— Простите, настоятель, правда о пресветлых када-ри производит неоднозначное впечатление даже на… скептически настроенных людей, — нашлась она, чтобы не употреблять чуть не выскочившее слово «здравомыслящих». — К сожалению, у меня была возможность в этом убедиться.
Как и в том, что в определенных вещах нельзя полагаться даже на телохранителей.
— В таком случае позвольте объяснить свое восприятие тайны, которую мне поведал жрец Паньерд, чтобы развеять ваши страхи, — мягко произнес Мирран. — Не скрою, она настолько поразила меня, что я так и не смог заснуть в эту ночь. Но говорить о срочном обнародовании или шоке… — он покачал головой. — Я согласен со жрецом Паньердом, появление пресветлых када-ри из обыкновенных цветков — это не богохульство, а чудо, свидетельствующее о всемогуществе и великодушии небесных богов, которые позволяют ничтожным людям прикоснуться к таинству рождения волшебных духов. Но я признаю, что так могут думать не все. Я не стал бы настоятелем, если бы не понимал, что не все прихожане способны без тщательной теософской подготовки воспринять некоторые постулаты веры, и тем более мне понятна секретность, с которой вы с настоятелем Рагодьетом обставили пробуждение Дочери Цветка. Также я понимаю, насколько легко обвинить в ее гибели чье-то неверие или злой умысел вместо того, чтобы поискать этому другие причины, — он ненадолго затих, дотронувшись гладкими жреческими пальцами до затасканного браслета на запястье. — Гибель Дочери Цветка, особенно после всех приложенных к ее пробуждению усилий, это ужасная трагедия, но я вижу в ней провидение богов.
— Что? — вырвалось у Невеньен.
Провидение богов — в том, что они обречены и оставлены один на один с Детьми Ночи?!
— Вы удивлены, — сказал Мирран так, будто точно знал, что она воскликнет, охнет или всплеснет руками. — Я слышал, что из всех доктрин вы предпочитаете учение богини Тельет, то есть придерживаетесь теории о мировом порядке. Как известно, ее адепты стараются искать во всем проявления высшей справедливости и закономерности.
Помедлив, Невеньен кивнула. В такие философские дебри она не забиралась, но учение Тельет действительно было ей ближе других с самого детства.
— Если так, то неужели вы не видите, — вдохновенно продолжал Мирран, — что попытка пробудить Дитя Цветка в Эстале была заранее обречена на провал? От када-ра страдает Север, а сердце Севера находится в Кольведе. Кроме того, в обряде участвовали посторонние люди, связанные с первопричиной лишь косвенно, и далеко не у всех из них были чистые помыслы. Это был неправильный момент для явления ребенка богов.