— И все-таки, куда нам? — спросил Виньес. Он уже бывал в Аримине раньше и гордился тем, что неплохо его знает.
— Песочная улица, дом лорда Кьёра Аргаста.
Виньес пожевал губами. Это место было ему неизвестно.
— Ну, что стоим? — Кален с хитрым видом хлопнул его по спине. — Давай, знаток городов, веди нас.
Горбоносый что-то пробубнил себе под нос, но пошел вперед. В собственном неведении он не расписался бы и под пытками.
Путников беспрепятственно пропустили через ворота, и Сони, воспользовавшись неспешным движением отряда, стал разглядывать Аримин.
Он был в несколько раз меньше Могареда, одного из крупнейших городов в Кинаме, но обладал довольно большими для малонаселенного Севера размерами. В его сердце, на скале, возвышался внутренний город-крепость с пасмурный замком с черными шпилями, который сейчас по имени одного из королей называли Кулаком Талана, или попросту Кулаком. Окруженное двойными крепостными стенами, включавшими в себя весь центр города, неуклюжее пепельное сооружение с множеством башен и выступов мрачно нависало над Аримином. Сони очень легко представил себе, как об этот бугристый "кулак" разбивается чья-нибудь армия, например каснарская. Замок поначалу и был самим поселением, люди, опасавшиеся постоянных вражеских нападений, жили только в нем, не строя жилища за его пределами. Позже город разросся, но до сих пор в пределах Кулака располагался дворец наместника и прочие государственные здания, а в случае осады или другой напасти крепость могла вместить все население Аримина.
Вторыми по высоте после шпилей Кулака были башни Школы. Ее стены единственные во всем Аримине выстроили из редкого голубого камня, а лакированная черепица сверкала лазурью. Оттенки синего были любимыми у северян, и они не могли не выполнить одно из важнейших зданий — а по мнению некоторых, самое важное — в этом цвете. На Севере не было города, в центре которого не стояла бы школа — средоточие культуры и науки, хранилище знаний многих поколений, которые жили в этом месте. Своим расцветом Кинама была обязана северным школам — именно в них когда-то изобрели способ обработки ствилла, при котором не теряется его чудесный запах, книгопечатание, создали первые чертежи новых осадных башен, которые переломили ход войны за Тьерру…
Сегодня в главных городских школах наподобие ариминской обучали лекарей, законников, строителей, художников — всех, кто мог заплатить деньги за лучшее образование. Когда-то и Сони грезил о поездке на Север и поступлении в такую школу. Он вспомнил, как его отец рассказывал двум сыновьям, раскрывшим рты от восторга, об их великом будущем. У детей писаря были все шансы воплотить это желание в жизнь, заработай они достаточно денег. Но мечтам было не суждено сбыться. Только Дженти продолжал до самой смерти думать о Кристальной школе — крупнейшей на Севере, — заставляя брата обворовывать книготорговцев и заучивать совершенно непонятные ему трактаты.
Теперь Сони знал, что ни Кристальная, ни ариминская, ни какая-либо иная школа ему бы ничего не дали. С каждым годом учеников в них становилось все меньше, старые учителя умирали, а книги, запертые в библиотеках, тлели, превращаясь в пыль. Кален рассказывал об этом с грустью, называя причиной угасания Кинамы в последнее столетие упадок школ Севера и переезд населения в центральные и южные земли.
Сони, правда, гораздо чаще слышал другое мнение о причинах проблем в королевстве. Благодарить за них нужно было политику династии Идущих, которые отвернулись от простого народа и забрали себе всю власть, поделив ее со своими советниками. В это верилось скорее, чем в то, что дети Могареда голодают из-за нищеты северных школ.
Разветвляющиеся от Кулака улицы с серыми домами были широкими и неестественно прямыми, в отличие от могаредских — узких и кривых, возникавших там, где какому-нибудь богачу взбредало в голову построить дом или расширить владения. Строгость линий соблюдалась и в предместьях Аримина — Сони поразился порядку среди бедняцких домиков, как и в Могареде, громоздившихся друг на друга, но не нарушавших очертания улиц.
Северяне даже ходили только по определенным траекториям — строго посередине улицы или по краям, если она оказывалась достаточно широкой для того, чтобы по ней ездили повозки. Приближаясь к встреченным знакомым, ариминцы останавливались на расстоянии вытянутой руки, а то и дальше. При взгляде на них Сони подумал, что на Севере люди никогда не толпятся так, как в Могареде, чтобы нельзя было продохнуть и выбраться из толкучки, не ободрав пуговицы с жилета.
Стражники тем не менее тоже стояли на возвышениях, чтобы обозревать улицу целиком. Сони неосознанно пригибал голову, проходя мимо них, и далеко не сразу опомнился, что не обязан это делать. Здесь его никто не знал, и можно было ходить с расправленными плечами и смело смотреть "истуканам" в лицо. Кален и его гвардейцы не стеснялись и спрашивали у стражников дорогу до Песочной улицы, а ведь они порезали на куски одиннадцать патрульных возле Наршеса. "Хоть раз почувствую себя простым горожанином", — подумал Сони и нахально улыбнулся одному из "истуканов". Тот скривился, но не шелохнулся. Приставать к каждому невоспитанному кинамцу жизни не хватит.
Нищих кварталов — пятна на лице любого города — в Аримине почти не было. Или Сони не понимал, что эти деревянные хоромы, сложенные из бревен, а не из наспех стесанных досок, — жилища бедняков. Оборванцев здесь, однако, хватало. Как и в Могареде, окраинные улицы кишели босяками, возле Кулака стеной стояли нуждающиеся, а возле крытого рынка выстраивались длинные ряды безногих, безруких, беременных, больных лихорадкой — выбор человеческих несчастий на любой вкус. Увидев все это, Сони с готовностью поверил, что прежде богатый Север стремительно нищает. Оставалось гадать, как бездомным удается выживать в северной погоде. Наверное, зимами у жрецов на кладбищах сильно прибавляется работы. А может быть, здесь на погребальный костер кладут даже отъявленных преступников — просто чтобы погреться, а не чтобы помочь им попасть на Небеса.